Приходит время и наши границы становятся нашими стенами. Мы построили их осознанно и внутри них создали себе красивый и интересный мир. Мы сами определили, что нам нравится или не нравится, хотим или не хотим (вместо можно или нельзя), возможно даже выстроили свою систему этики — причем скорее всего на основе каких-то базовых общих категорий, не имеющих отношения к «добру» и «злу» и «хорошо» или «плохо», а уже к тому, как мы видим и воспринимаем этот мир. Потому что теперь мы можем его познавать, узнавать, вглядываться в него. Внутреннее пространство мы структурировали уже под свой вкус и свои потребности: повесили шторки, постелили коврик, укрепили ночничок.

Кирпичики для стен, однако, брали из подручного материала — того опыта, который все это время складывался. Опыт бережно структурировали в выводы (карты), выводы укрепляли новым опытом, находя тенденции и правила. Последние вырастали постепенно в законы. И вот, наконец, и готов наш замок. Он крепко структурен изнутри и, что самое интересное, — мир снаружи определяется формами окон замка. Ну просто что-то видно в окно, а что-то ведь нет. То, что не попадает в окно, — его вроде как бы и нет. Ведь как знать то, что не увидено, как непосредственная данность? И мир получился очень маленьким, совсем маленьким. Он состоит из маленьких видов из окон, которые, даже будь они большими, — от самого пола до самого потолка, все равно не дают нам полноту обзора.

Не общаюсь с женатыми мужчинами» — и вот уже окошко сужается. «Не ношу такую одежду» — еще Уже. «Не говорю об абстрактных вещах». «Не верю тому, что не могу потрогать». «Не принимаю общение без цели или умысла». — И вот оно совсем маленькое. И вид из него становится все более унылым.

На воротах замка стоит часовой. Он точно отмеряет, чтобы количество пронесенного в замок было равно количеству вынесенного. Это называется «баланс». Потому что если выйти из замка и бродить долго, то можно устать очень сильно или вообще упасть замертво. Или если все из замка раздать, то обязательно умрешь от голода и отсутствия продовольствия. Но меняться хочется, жутко хочется, тут ведь столько накоплено в замке внутри ценного барахла. И именно меняться, потому как за что и для чего раздавать просто так? Нам вроде никто и ничего просто так не давал.

А раз меняться хочется, а в замке нас вроде никак не видно, все равно пробуем выходить. Бывают порой удачные выходы, когда мы встречаем Другого. Он тоже выбирается иногда из своего замка. И первая встреча обычно коротка. Потому что нам кажется, что у него в кармане нож, и он что-то замышляет. Где же это видано, чтобы просто так люди бродили да встречались. И мы обычно в панике сбегаем. Не успев даже заметить, что тот, Другой, он в такой же панике бежит от нас, потому как тоже думает, что у нас в кармане может что еще и похуже, например граната.

Отдышавшись же и успокоившись за привычными стенами, мы жалеем почти сразу же об этом бегстве. И вроде как немного подрастаем над собой, начиная верить, что Другой может быть иным, и что все-таки, наверное, с ним можно разговаривать. И мы снова выходим наружу, уже ищем его, ждем, даже начинаем немного говорить, но вот он резко и неудачно дернул рукой, и мы снова пускаемся в бегство.

Редкие же минуты истинных встреч запоминаются нам как чудо. Видимо, такая была необычна погода, или ветер дул с запада, что так случилось. Так, что, встретившись, мы вдруг забыли про себя и стали просто слушать. Без попыток приложить свои карты, или дать свой опыт. Просто выдвигая все свое внимание вперед, в этого Другого, внимание как полное принятие, как искренний интерес. И уже не чтобы меняться, а просто. Просто так. Потому что интересно. И тогда мы, — как некий набор стен, — уже не существуем в ту секунду, мы — пустое пространство, в котором каждое слово Другого отзывается гулким эхом. И, наблюдая его, мы вдруг слышим, на самом деле слышим, что он говорит. И мы переспрашиваем его все время, потому что карты случайно оставили дома (погода же непривычная выдалась) и нам не с чем сравнивать его слова. И приходится постигать их заново. И узнавать в них не один единственно возможный смысл, а миллионы оттенков и смыслов, до которых мы раньше и додуматься-то не могли.

И, возвращаясь снова в свой замок, мы вдруг через несколько дней понимаем, что вот там, в ту секунду и тогда, было что-то самое правильное и настоящее, без чего на нас накатывает беспричинная тоска. И чем больше этой тоски заползает в наше сердце, тем больше наш замок кажется нам нашей тюрьмой. Коридоры – темными и затхлыми, а лампы – тусклыми и чадящими. И мысль о побеге оттуда посещает нас все чаще и все неотвратимее.

Бойтесь этой мысли! Это самое страшное, что может быть в вашей жизни! Потому что, как только вы себе в ней признаетесь, как только произнесете вслух, вас услышат, обязательно услышат, и однажды утром вы проснетесь от яркого солнца, слепящего вам глаза. Потому что кто-то нагло и бесцеремонно выбил самый нижний кирпич одной из стен (или тихонько и аккуратно разобрал часть стены, пока вы безмятежно спали), и такой необузданный, непредсказуемый и непостижимый Мир ворвался прямо к вам в спальню. И вы, взлохмаченный и испуганный до ужаса, смотрите, как медленно, но бесповоротно осыпаются стены. Стены того, что вы так долго и усердно строили. И вы еще так далеки от того, чтобы видеть в нем помощь, а не разрушение. От того, чтобы сказать ему возможно первое искреннее за всю свою жизнь СПАСИБО.